Гранатовый браслет

Мы учились в 10 классе, и Гранатовой браслет Куприна вызвал во мне такую бурю злости и негодования, какую не вызывало ни одно, прочитанное доселе мною произведение. Почему? Все писали финальное сочинение по этой повести, где оплакивали такого несчастного Желткова, воспевая святую его любовь, бранили Веру и неспособность женщин выбирать того, кто жизнь положил во служении им. А я написала пять страниц, где каждая третья строчка заканчивалась словом "ТРУС". Там было много восклицательных знаков, орфографических ошибок, совершенно нечитабельный от гнева почерк, и мне поставили отлично. Почему?

Я утверждала, что это не любовь, это глупость и низость. Что мужчина должен либо добиваться и брать, либо молчать смиренно до последнего вздоха. Желтков сделал Веру несчастной. Он не хотел с ней быть, он хотел страдать. Он не был из реальной жизни, он предпочёл жить в мечтах, где никогда не может быть боли, при этом он бесцеремонно вторгся в жизнь Веры, которая имела смелость быть простым человеком и причинил ей страдания. Разве это любовь? Трус!

Я перечитываю Гранатовый браслет каждые полгода с тех пор, потому что искренне хочу понять. Я хочу тоже поверить, что это мы зовём на Земле любовью, я боюсь в это поверить. Я злюсь, и мне обидно, и это злые слёзы подступают к глазам, и я плачу, как дети, силящиеся противостоять, но осознающие понемногу, что нечем. Но в этот раз иначе, я, кажется, уже дошла до последней ступени, и в следующий раз я приму. Пока не до конца.

"Я не виноват, Вера Николаевна, что богу было угодно послать, мне, как громадное счастье, любовь к Вам. Случилось так, что меня не интересует в жизни ничто: ни политика, ни наука, ни философия, ни забота о будущем счастье людей — для меня вся жизнь заключается только в Вас. Я теперь чувствую, что каким-то неудобным клином врезался в Вашу жизнь. Если можете, простите меня за это. Сегодня я уезжаю и никогда не вернусь, и ничто Вам обо мне не напомнит.

Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете. Я проверял себя — это не болезнь, не маниакальная идея — это любовь, которою богу было угодно за что-то меня вознаградить.Пусть я был смешон в Ваших глазах и в глазах Вашего брата, Николая Николаевича. Уходя, я в восторге говорю: „Да святится имя Твое“.
Восемь лет тому назад я увидел Вас в цирке в ложе, и тогда же в первую секунду я сказал себе: я ее люблю потому, что на свете нет ничего похожего на нее, нет ничего лучше, нет ни зверя, ни растения, ни звезды, ни человека прекраснее Вас и нежнее. В Вас как будто бы воплотилась вся красота земли…
Подумайте, что мне нужно было делать? Убежать в другой город? Все равно сердце было всегда около Вас, у Ваших ног, каждое мгновение дня заполнено Вами, мыслью о Вас, мечтами о Вас… сладким бредом. Я очень стыжусь и мысленно краснею за мой дурацкий браслет, — ну, что же? — ошибка. Воображаю, какое он впечатление произвел на Ваших гостей.
Через десять минут я уеду, я успею только наклеить марку и опустить письмо в почтовый ящик, чтобы не поручать этого никому другому. Вы это письмо сожгите. Я вот сейчас затопил печку и сжигаю все самое дорогое, что было у меня в жизни: ваш платок, который, я признаюсь, украл. Вы его забыли на стуле на балу в Благородном собрании. Вашу записку, — о, как я ее целовал, — ею Вы запретили мне писать Вам. Программу художественной выставки, которую Вы однажды держали в руке и потом забыли на стуле при выходе… Кончено. Я все отрезал, но все-таки думаю и даже уверен, что Вы обо мне вспомните. Если Вы обо мне вспомните, то… я знаю, что Вы очень музыкальны, я Вас видел чаще всего на бетховенских квартетах, — так вот, если Вы обо мне вспомните, то сыграйте или прикажите сыграть сонату D-dur, № 2, op. 2.
Я не знаю, как мне кончить письмо. От глубины души благодарю Вас за то, что Вы были моей единственной радостью в жизни, единственным утешением, единой мыслью. Дай бог Вам счастья, и пусть ничто временное и житейское не тревожит Вашу прекрасную душу. Целую Ваши руки.
Г. С. Ж.»

Она в конце ему говорит "он меня простил теперь. Все хорошо".

А я знаю, что ты никогда на меня зла не стал бы держать и прощать мне не стал бы, потому что нечего. И Желткову нечего. Он был счастливый человек.

Но что же Вера? Что ей было делать, коли она его никогда не любила?